Диакон Михаил Першин
ТВОРЧЕСКИЙ ДАР ПОКАЯНИЯ

Блаженный Феодорит Киррский так писал о действии божественной славы после второго Пришествия: “Действие огня двояко: он может не только жечь, но и освещать. Но одним насладиться лик Святых, а другое испытывают жившие в беззаконии” (Изъяснение псалма 96-го.). Монашеское предание говорит о том, что понимание этого необходимо для того, ”чтобы бояться того страшного мучения, о кото-ром говорит Исайя: червь их не скончавается, и огнь их не угасает (Ис 66, 24). — Червь — т. е. совесть: ибо мучимые будут сознавать, что по делам терпят такие муки” (О шести помышлениях святых. Наставления аввы Орси-сия./Свт. Феофан Затворник. Древн. Иноч. уставы М., 1892. С. 193.).

Тем самым быть человеком — дар опасный. Угроза бытия — это угроза вечности. Только от человека зависит, каким станет это бытие — радостным или скорбным. Ведь при некоторых условиях, оно может обратиться в вечную скорбь... В христианском понимании, как Радость, так и скорбь начинаются уже здесь и лишь усиливаются там.

Но здесь есть и надежда. Ибо если на душе кошки скребут, значит, еще не все потеряно: “О чем же кричат нам эта жажда и это бессилие, как не о том, что было у человека некогда истинное счастье, от которого ныне ему остался лишь знак и призрачный след, и он тщетно пытается наполнить эту пустоту всем, что его окружает, а не найдя этой опоры в том, что имеет, ищет ее в том, чего у него нет; но ничто не может ее дать, ибо эту бездонную пропасть способен заполнить лишь предмет бесконечный и неизменный, то есть сам Бог”, — описывал Блез Паскаль ситуацию человека, осознающего истоки донжуанства и не желающего, чтобы у черты вечности его встретил Каменный гость...

Иными словами, раз душа болит, значит, еще жив. Еще можешь начать движение в иную сторону — против течения. Для этого человеку даровано творчество. Покаяние (и это еще одна подлинная радость христианства) — это творчество. Ты разламываешь и размалываешь свою окостеневшую душу и из полученной глины получаешь себя иного. Тем самым здесь свершается то чудо, о котором грезила, но которого не обретала Индия: чудо перемены души. Ты становишься таким, каким не был. Поднимаешь бунт против тех “гангстеров”, что захватили в заложники тебя самого. И в этом покаянном восстании ты не один. С тобой Бог.

Поэтому это внутреннее освобождение — таинство: нового человека в человеке созидает Господь. И если даже простое прости уже есть чудо восстановления любви, то исповедь — это таинство полного обновления. Поэтому ее еще называют вторым крещением, когда обвет-шавшая душа вновь омывается, исцеляется и преоб-ражается благодатным действием Любви Христовой.

Но покаяние — это не просто плач о своей падшести, это и начало исправления. По слову архиепископа Иоанна (Шаховского), “покаяние не есть лишь осознание и переживание вины; это и воля к освобождению от вины, к свободе от зла, и уже начало этой свободы”. Цель покаяния — решимость, подобно праотцам, “ходить пред Богом”.

Но что это означает для человека, живущего обычной жизнью в миру? Оказывается, можно быть погруженным в мирские дела и заботы, не утрачивая при этом внутреннего богопредстояния. Иллюстрацией этой мысли может служить легенда про католического святого Людовика де Гонзаго: “Однажды во время перемены во дворе семинарии Людовик играл в мяч. В это время его товарищи предавались традиционной забаве, испытующей одновременно и мудрость и благочестие участников: “что сделал бы ты, если бы узнал, что через полчаса наступит Страшный Суд?” — таков был вопрос, на который надлежало ответить каждому. Одни говорили, что предались бы молитве, другие — самобичеванию. “А как поступил бы ты?” — спросили у Людовика. “Я? — я продолжал бы играть в мяч”.

Иными словами, естественно “ходить перед Богом” во всех своих делах и даже в игре. И совершенно неважно, когда наступит час Суда. Либо ты ходишь пред Богом, и тогда продолжай свои дела, либо ты отвращаешь себя от Него, и тогда немедленно бросай их и ищи воли Божией.

Святость естественна, как естественен рост цветка. Грех неестественен, уродуя и корежа человеческую природу. И рождается он не из природы человека, автор которой — Творец, но на уровне человеческой личности, избирающей ложную цель. И именно в личностном следовании Истине, в отречении от произвола и своеволия, в отказе от заманчивых предложений “слева” и заключается та “умная брань”, то усилие ума и сердца, которым берется царствие.

Вот как описывает претворение обыденной жизни в подвиг монахиня Игнатия, которой довелось принять тайный постриг в годы гонений: “Монашество в миру строилось на тех же основаниях, что и все православное подвижничество: послушание старцу, исповедание помыслов, молитва. О светской работе или учебе отцы учили мыслить как о монастырском послушании и, следовательно, выполнять его так же добросовестно. Вот как вспоминает о руководстве старца Агафона одна из его духовных дочерей: “[...] души, открывшись батюшке, не уходили, только оставив свой “багаж” у его ног. Тут же они получали и новые задачи, новые указания, им открывался чисто новый путь, новое решение жизни. От человека батюшка требовал не только честного, но просто даже ревностного отношения к гражданским и служебным обязанностям, вменяя их как святое послушание. И жизнь наполнялась до краев. Протекая в тех же внешних формах, она получала вдруг иное содержание, иную окраску, все делалось теперь уже во имя Бога и ради Бога – так учил батюшка – и не было великих и малых дел” (Цит. по: “Письма из заключения” схиархимандрита Игнатия (Лебедева). Предисловие. // Альфа и Омега. 1997, №12, с. 95.).

И даже если такая готовность воспринимать все события жизни в свете послушания Христова приходит не сразу и, скорее, является идеалом, нежели уже достигнутым свершением, все равно нельзя забывать, что после Боговоплощения время растворено пасхальной вечностью и смерть из безысходной тьмы превратилась в путь, ведущий к вратам Воскресения. Современник старца Агафона, Осип Мандельштам писал об этом так:

Я скажу это начерно - шепотом,
Потому что еще не пора:
Достигается потом и опытом
Безотчетного неба игра.

И под временным небом чистилища
Забываем мы часто о том,
Что счастливое небохранилище -
Раздвижной и пожизненный дом.

(9 марта 1937. Воронеж.)

Эти строки были написаны за год до ареста и смерти в концлагере. В это время поэт уже знал, что обречен, но знал и о том, что Небо, безотчетное в своих путях, принимает всех, кто и падая, и спотыкаясь, все же идет навстречу ему.

Взято с krutitsy.ru

в ТЕКУЩИЙ РАЗДЕЛ || на ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ