Священник Евгений Пуртов
ХРИСТОЛЮБИВОЕ ВОИНСТВО

Российская армия и флот были православными не только по духу, но по форме. Православность пронизывала воинские ритуалы, службу и быт воинов; об идее защиты Родины напоминали все военные реликвии.

Принятие присяги. Особую роль играл ритуал принятия присяги. После торжественного богослужения, в присутствии командира части, всех офицеров и солдат, присягающий должен был «положить левую руку на Евангелие, а правую руку поднять вверх с простертыми двумя большими перстами. А солдатам (понеже их множество) правую только руку поднять пред лежащим Евангелием, и говорить за читающим присягу, и по прочтении целовать Евангелие». Присяга лиц разных вероисповеданий совершалась отдельно, иногда на национальном языке. Заканчивалась она молебном о воинах, вступивших в ряды Русской армии.

Нарушение присяги считалось большим грехом перед Богом и людьми. Если воин погибал в бою, священник обычно говорил в память умершего небольшое поучение, подчеркивая, что лежащий в могиле твердо помнил данную присягу и исполнил ее до последней капли крови: «Царство Небесное да даст ему Господь на небе! А нам, живым, да будет он одушевляющим примером».

Полковое знамя. Верноподданническая присяга произносилась под сенью знамени, на котором изображались Крест Господень, царская корона и двуглавый орел. В символическом смысле это означало надежду на победу и царское благословение, которым помазанник Божий, как общий Отец Государства, благословлял все семейство полка. Знамя сопутствовало воину во всех его службах и опасностях. Оно считалось полковой святыней, которую надлежало защищать до смерти. Практически все основные категории русских боевых знамен включали в себя изображение Св. Архангела Михаила, как покровителя воинства.

Вынос знамени всегда был событием торжественным. Полковой священник о. Митрофан Серебрянский вспоминал, как во время русско-японской войны в его часть приехал взвод драгун за штандартом: «Помолились. Благословил я нашего “дедушку” — штандарт, командира полка, адъютанта и сел на свою лошадку. Вынесли штандарт, раздалась команда, блеснули шашки на караул, приветствуя “дедушку”, и мы тронулись».

Воинские знаки отличия. Многие воинские знаки отличия носили имена почитаемых на Руси святых. Первым и высшим орденом был орден Андрея Первозванного, учрежденный в 1698 году. Им награждали царей, высших государственных и военных деятелей.

В 1769 году императрица Екатерина Великая утвердила в честь имени Георгия Победоносца орден — Георгиевский крест. Он считался самой почетной солдатской наградой, им награждались воины за личную доблесть. В одном из боев русско-японской войны солдат Киндяков был смертельно ранен; пуля пробила легкие. Увидев священника, он попросил: «Как я рад, что вы здесь, пожалуйста, приобщите меня Святых Тайн». Побеседовали они; потом он снял с груди свой Георгиевский крест, подал батюшке и сказал: «Крест в эскадрон; я чувствую, что умру, передайте всем мой поклон, скажите, что я счастлив, исполнивши до конца свой долг».

Награждение отличившихся. На полях сражений было призвано воодушевить участников церемонии. Так, Суворов все знаки отличия за одержанные победы — привезенные от «матушки-царицы» — обыкновенно после обедни сам вносил в алтарь на блюде и просил священника окропить их святой водой. Потом полководец собственноручно в церкви возлагал их на всех генералов и офицеров, нередко и на солдат, удостоенных монарших милостей. Каждого из награжденных вызывали, он становился на колени, крестился, целовал знак отличия. После этого Суворов вручал орден и благословлял награждаемого.

Полковые священники

Православную атмосферу в армии создавали и поддерживали полковые священники. Они же занимались воспитанием молодых солдат.

Полномочия и обязанности. В допетровские времена в военные походы вместе с дружинами ходили княжеские или царские духовники, приходские священники. В регулярной русской армии начала XVIII века был официально создан институт военного духовенства. Священники служили в армии, на флоте, в различных учреждениях военного и морского ведомств. В воинских и морских уставах подробно описывались полномочия и обязанности священника, приводился перечень наказаний за преступления против веры, говорилось о совершении ежедневных молитв и праздничного богослужения, о требованиях к нравственному облику солдат, матросов и офицеров.

В мирное время армейские батюшки занимались воспитанием воинов и удовлетворяли их религиозные нужды. В период военных действий священники также должны были совершать богослужения и требы, влиять на свою паству пастырским словом и примером. Несмотря на то, что жизнь на войне была сопряжена с немалыми лишениями и страданиями, в каком-то смысле вести проповедническую работу в таких условиях было проще: священник на передовой постоянно находился в кругу солдат.

Подвиг священника. Естественно, авторитет священника определялся прежде всего личным поведением. Случаев, когда иереи проявляли бесстрашие и личное мужество, в русской армии было немало. На штурм неприступного Измаила перед суворовскими солдатами шел священник с крестом. Громким подвигом в Крымской войне прославился протоиерей Могилевского полка о. Иоанн Пятибоков. Под ураганным огнем турецких батарей на Дунае в 1854 году могилевцы дрогнули и в смятении отступали. Отец Иоанн возложил на себя епитрахиль, взял в руки Святой крест и осенил им солдат: «С нами Бог, ребята, и да расточатся враги Его... Родимые, не посрамим себя! Сослужим службу во славу святой Церкви, в честь Государя и на утешение нашей матушке России! Ура!» Геройский штурм во главе с о. Иоанном кончился взятием турецких укреплений и полной победой. Впоследствии этот подвиг был увековечен памятником на могиле героя в городе Вильно.

Обязанность полкового священника во время сражений — быть неотлучно при войске — требовала чрезвычайного самоотвержения. В Отечественную войну 1812 года от ран и болезней погибло до 50 полковых священников; в Крымскую и Русско-турецкую войну 1877-1878 годов — до 30 человек. В годы первой мировой войны в армии находилось около двух тысяч священнослужителей. Священники напутствовали раненых, приобщали в лазаретах больных, хоронили умерших, присутствовали на перевязочном пункте и в боевой линии. Поддерживая дух войска, батюшки говорили о том, что кого Господь любит, того и наказует, но не дает испытания сверх сил, а с испытанием дает избавление.

Религиозность русского воина

В 988 году в греческом городе Корсуне (Херсоне) в церкви св. Василия крестилась, по преданию, почти вся дружина князя Владимира. Древнерусское войско стало по преимуществу христианским до того, как состоялось крещение киевлян в Днепре. С тех пор начали складываться священные воинские традиции.

Христолюбие. Русская армия была христолюбивой. В специальные праздничные и торжественные дни, а в период войны в каждый воскресный и праздничный день, в конце молебного пения о даровании победы Российскому воинству (и воинству союзников) возглашалось многолетие — «христолюбивому всероссийскому победоносному воинству многие лета». В сознании солдат слова христолюбивый и победоносный неизменно соседствовали.

Христолюбие предполагало сочетание тех качеств, которые обозначались словами во Христа верующий и со Христом пребывающий (а тому, кто искренне верует во Христа, «все возможно по вере его» — Мк. 9; 23). Благодать Божия вдохновляла воина на подвиг не только духовный, но и телесный.

Молитва на войне. Глубокой набожностью снискивалась помощь Божия, без которой никакое дело, по народному мнению, не могло иметь успеха. Солдаты говорили: «Кто боится Бога, тот неприятеля не боится». Человек, всецело преданный Промыслу Божию, терпеливо переносил лишения и испытания и со спокойной смелостью шел навстречу любой опасности.

В тяжелые времена религиозность русского воина заметно возрастала. С большим нетерпением ожидали на фронте совместных богослужений. Солдаты, офицеры, генералы вместе молились, причащались перед сражением. Общая молитва превращала воинский коллектив в монолитный организм; каждый являлся его частицей и поступал по воле Божией. За годы службы солдат выучивал на слух множество молитв. Кроме того, они печатались на страницах военных журналов.

Описание молитвы на русско-японском фронте оставил о. Митрофан Серебрянский: «В котловане между гор расположилось тысяча восемьсот людей: масса лошадей, масса костров, разговоры, песни. Вдруг все смолкло. Труба заиграла зорю, и понеслась по нашему огромному лагерю молитва Господня: в одном конце "Отче наш", в другом раздается "...да будет воля Твоя", в третьем — "...победы над сопротивныя даруя"; в каждом эскадроне отдельно! Впечатление грандиозное!»

На биваках часто устраивались спевки церковного хора. В перерывах между боями на войне всегда стоял вопрос — как занять свободное время, отвлечься от невеселых раздумий — и множество слушателей получали на этих спевках и утешение, и развлечение. Пели "Херувимскую", "Тебе поем", "Отче наш" и др.

Безропотность. Главными отличительными чертами русского солдата всегда признавались храбрость и способность безропотно переносить труды и лишения военной жизни.

Православное просвещение считалось в нашей армии лучшим залогом хорошей дисциплины. В катехизисе для воинов святителя Филарета, митрополита Московского, утверждалось: «Будь доволен своим положением, то есть содержанием, какое тебе определено, должностью, какая на тебя возложена, чином, в какой ты поставлен от самого государя или чрез военачальника».

Воинское отношение к смерти. Считалось, что в войне успеха добивается тот, кто не боится умирать. А умирать не боится тот, кто исповедует веру в Искупителя и усваивает христианское отношение к бренной жизни.

В православной России вера отцов говорила о бессмертии души, о ее бесконечной жизни у Бога. Она, конечно, предупреждала о Страшном Суде Господнем, даже о новых муках, которые нас ожидают; но всей своей полнотой возвещала не смерть, но воскресение из мертвых. Символ веры заканчивался словами: «Чаю Воскресения мертвых и жизни будущего века. Аминь».

В народе верили, что выше солнца и звезд есть другое небо, на котором обитает Бог вместе со святыми ангелами и душами умерших праведников. И некоторым праведникам оно во всей красе открывается перед кончиной. Так, про Суворова рассказывали, что накануне каждою сражения он созывал солдат и заставлял каждого становиться на его правую ногу, и над теми воинами, которые должны были пасть в предстоящем сражении разверзалось небо, и ангел Божий спускался к обреченному на смерть и держал венец над его головой.

Православный воин не боялся смерти и был в известной мере фаталистом, поскольку веровал в Промысел Божий и предопределенность своей судьбы. Смерть не страшила — скорее успокаивала.

25 декабря 1905 года о. Митрофан Серебрянский перед началом сражения въехал в строй 4-го эскадрона, стал в ряды с солдатами: «Не робей, братцы! Я с вами, буду молиться за вас; кого ранит, или кто заболеет — приобщу. Вот видите, Святые дары на мне! Кто умрет героем в честном бою, отпою погребение: не зароем как-нибудь». «Умирать один раз в жизни, —ответил солдат Архипов из запасных.— От могилы не уйдешь все равно, а умирать в бою — это действительно хорошо. Что ж? Дай, Господи». «Да ты, верно, семейный? — спросил священник.— Разве тебе не жаль родных?» «Что ж, батюшка, жалеть? Бог им даст силу, перетерпят; к тому же на каждого едока государь теперь дает 1 рубль 50 копеек в месяц: прожить можно, зато душе спасение».

Самопожертвование. В основании православной веры лежало самоотречение. Усвоение христианских заповедей — возлюбить ближнего своего как самого себя и положить душу свою за други своя — было способно поднять воина на недосягаемую степень нравственной высоты. Его подвиг опирался на подсознательную готовность к принесению жертвы. При этом подобное состояние души обычно проявлялось в скромной, незаметной форме, которая вполне соответствовала христианскому смирению русского народа.

Довольно часто солдаты защищали и спасали своих офицеров. Судя по многим воспоминаниям, солдаты в большинстве своем верили начальству: Оно, мол, знает, что делать. На русско-японской войне солдаты боготворили главнокомандующего А. Н. Куропаткина, хотя «многие его ни разу не видали». Алексей Николаевич Куропаткин, начальник штаба Скобелева в русско-турецкой войне 1877-1878 годов, с 1898 года военный министр — изложил свое видение военной доктрины в трехтомном труде «Задачи русской армии». В нем он уделил много внимания духовной силе русского войска: «Кто близко видел обнаженные головы тысяч людей перед движением на штурм, видел серьезные лица, губы, шепчущие молитвы, видел затем то спокойствие, которое овладевало массою после молитвы, отдавшей их на волю Божию, тот никогда не забудет этого зрелища и поймет, какую страшную силу мы имеем в религиозности наших войск».

После неудач. Вера в Бога поддерживала солдат в неудачах, поражениях — ведь «неудачи к смирению располагают, а смиренным дает Господь благодать». Русско-японская война была непопулярна, ее лозунги и перспективы были чужды сознанию народа, воспитанного в вере, а не в духе агрессивной политики. Но несмотря на неудачный ее ход, «ни у кого в армии не было мысли бросить войну и помириться»; напротив, все переносили, прибавляя про себя: «Авось перетерпим, авось Господь поможет, и мы победим».

Грустным был молебен по случаю заключения мира. Не привыкла русская армия так встречать окончание войны. У многих в глазах были слезы. Молча выслушали манифест и молча разошлись — словно после похорон. Солдаты стыдились ехать домой побежденными.

В плену. Религиозное чувство ободряло попавших в плен в годы первой мировой войны. Атаман Всевеликого войска донского, впоследствии деятель Белого движения П. Н. Краснов, записал воспоминания сестры милосердия, которая в первый год войны работала на фронте, а затем в 1915 году была назначена посетить военнопленных в Австро-Венгрии. «После всего пережитого мною на фронте, в передовых госпиталях, после того, как повидала все эти прекрасные смерти наших солдат,— рассказывала сестра,— было у меня преклонение перед русским воином. И я боялась увидать пленных…И увидела... И мне не стало стыдно за них».

В Венгрии, в одном поместье, где работали 400 русских пленных, к сестре подошли несколько человек и один из них сказал: «Сестрица, мы построили часовню. Мы хотели бы, чтобы ты посмотрела ее. Но не суди ее очень строго. Она очень маленькая. Мы хотели, чтобы она была совсем русской, и мы строили ее из русского леса, выросшего в России. Мы собрали доски от тех ящиков, в которых нам посылали посылки из России, и из них построили себе часовню. Мы отдавали последнее, что имели, чтобы построить ее себе».

Воинский христианский долг

Армия по самому существу своему требует беззаветного исполнения долга. Солдаты и офицеры шли на войну и совершали подвиги, памятуя о христианском служении, которое понималось как долг перед национальным целым. Русское войско состояло из граждан, защищавших Отечество.

Мученичество. Воин был убежден, что умирая за своих ближних, он исполняет закон Христа. Подвижничество русского солдата было основано на вере в высшую правду, за которую он бескорыстно отдавал свою жизнь.

Вспомним приведенное Ф. М. Достоевским в «Дневнике писателя» за 1877 год известие о мученической смерти унтер-офицера 2-го Туркестанского стрелкового батальона Фомы Данилова. Фома Данилов, происходивший из крестьян села Кирсановка Бугурусланского уезда Самарской губернии, был захвачен в плен турками-кипчаками и умервщлен ими после многочисленных истязаний за то, что не захотел перейти к ним в службу и принять магометанство. Сам хан обещал ему помилование, если он согласится отречься от своей веры. Данилов отвечал, что готов принять муку мученическую, но изменить кресту не может и, как царский подданный, «должен исполнить свою к царю и к христианству обязанность». 21 ноября 1875 года пленного замучили до смерти, у него остались жена Евфросинья 27 лет и дочь Улита 6 лет (вскоре по почину Самарского губернатора для них собрали 1320 рублей, дочь Данилова приняли в учебное заведение).

Достоевского более всего поразило, что в обществе (а известие о кончине Данилова было напечатано в «Русском инвалиде» и перепечатано в некоторых других газетах) не обнаружилось никакого удивления: «Я не про народ говорю: там удивления и не надо, в нем удивления и не будет; поступок Фомы ему не может казаться необыкновенным, уже по одной великой вере народа в себя и в душу свою. Он отзовется на этот подвиг лишь великим чувством и великим умилением. Но, случись подобный факт в Европе, то есть подобный факт проявления великого духа, у англичан, французов, у немцев, и они наверняка прокричали бы о нем на весь мир. Нет, помилуйте, господа, знаете ли, как мне представляется этот темный безвестный Туркестанского батальона солдат? Да ведь это, так сказать,— эмблема России, всей России, всей нашей народной России, подлинный народный образ её, вот той самой России, в которой циники и премудрые наши отрицают теперь всякий дух и всякую возможность подъема и проявления великой мысли и великого чувства».

Неприметный русский солдат принял жесточайшие муки и умер, удивив истязателей. Пострадал он в одиночестве. Надежда на то, что подвиг его узнают и оценят, не могла стать для него утешением. Не было здесь и вполне, казалось бы, допустимой сделки с совестью: «Приму-де ислам для виду, соблазна не сделаю, ведь никто не увидит, потом отмолюсь, жизнь велика, в церковь пожертвую, добрых дел наделаю». «Честность изумительная, первоначальная, стихийная,— продолжал Достоевский.— Тут именно — как бы портрет, как бы всецелое изображение народа русского… Ну нам ли учить народ вере в себя и в свои силы? У народа есть Фомы Даниловы, и их тысячи, а мы совсем и не верим в русские силы, да и неверие это считаем за высшее просвещение и чуть не за доблесть».

в ТЕКУЩИЙ РАЗДЕЛ || на ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ