Новогодний календарь

      Календарная традиция встречи Нового года менялась в России не один раз. Известно, что в древности начало нового года считали с 1 марта – со дня появления новой Луны в период весеннего равноденствия. Затем постановлением церковного собора 1492 года решено было отмечать новолетие (и церковное, и гражданское) с 1 сентября. Дата несла в себе напоминание об очень далёком прошлом: в этот день в 312 году римский император Константин I Великий, столь почитаемый православными, разбил своего основного соперника – Максенция, после чего, собственно, и произошёл поворот Константина к христианству. И, наконец, современной новогодней дате 1 января мы обязаны Указу Петра I от 20 декабря 1699 года, по которому в России устанавливалось европейское летоисчисление не от Сотворения мира, а от Рождества Христова и отмечать начало нового года предписывалось 1 января.
      Занятно, что если древнее, мартовское, новолетие было связано с появлением новой Луны в дни весеннего равноденствия, то сентябрьское торжество заключало в себе благодарность Богу за его милость в минувшее лето и отмечалось, начиная с восхождения Солнца, между тем как Петровский Новый год предписано было праздновать с полуночи, и он, в свою очередь, соотносился с рождением нового Солнца, поскольку 1 января совпадает с зимним солнцестоянием. Эти исторические "реверансы" новогоднего календаря, связанные с Солнцем и Луной, не раз давали современникам повод для ироничных комментариев. К тому же, в России никак не возможно было "добиться" одномоментного празднования всеми русскими дня Нового года.
      В самом деле, – шутливо сетовал публицист позапрошлого столетия, – "когда в нашем славном Петербурге в 12 часов по полуночи с бокалами шампанского и с громкими криками "ура!" только приветствуют Новый год, в Тобольске и Енисейске уже утром надевают мундиры разъезжать с поздравлениями, в Якутске и Охотске уже отобедали, а в Верхнекомчатске уже и отужинали! Тут виновато само Солнце, зачем оно светит неодинаково, и сама Россия, зачем она так обширна!"
      Надо сказать, что допетровское празднование Нового года происходило в России очень торжественно и… сдержанно, без шампанского и ёлок. Сохранилось описание празднования в Москве Нового года за более чем полвека до Петровского указа 1699 года. После благословения Патриарха и поздравления царя ("люди православные, Богом мне данные! Здравы будете в Новое лето!") народ тихо расходился из Кремля – каждый спешил к обедне в свой приходской храм. Потом родные собирались у старших, обедали вместе и так же тихо (!) расставались после обеда, полагая, что день Нового года надобно провести в тишине и благочестивом размышлении, чтобы благословение Божие осенило потом тишиной и милостью небесной целый год.
      После Петровского указа празднование Нового Года оказалось на "переломе" Святок, в серединке между Рождеством и Крещением, а сам Васильев вечер (31 декабря ) и утро Нового года, 1 января, дополнили сезон столь любимых и ожидаемых в России зимних праздников.

Ожидание Рождества

      Предчувствие Рождества – это и потаённое ожидание чуда, и небывалая предпраздничная суматоха. Запасливая русская литература оставила множество замечательных свидетельств о том, что происходило в Рождественские праздники.
      Уже за месяц Рождество обдавало тебя снежной пылью, звенело полозьями по голубым дорогам и пело в церкви за всенощной "Христос рождается, славите"… Рождество стояло у окна и рисовало на стёклах морозные цветы, словно ждало, когда в доме вымоют полы, расстелят половики, затеплят лампады перед иконами и впустят Его…
      За несколько дней до Рождества на городских площадях стоял такой шум и крик, точно все поссорились и вот-вот бросятся друг на друга: оживали мясные базары. Знаменитое шмелёвское описание Конной площади в Москве, уставленной широкими крестьянскими санями с рождественской снедью: груды чёрных и белых поросят, уток-гусей-индюшек, окаменевшая (каков мороз-то!) баранина, розоватая, в жёлто-кровавых льдышках, солонина… И – "летят из-под топора мёрзлые куски, – плевать, нищие подберут, поминай щедрого хозяина! – швыряются поросятами, гусями, рябчиками, тетёрками, – берут поштучно, нечего канителиться с весами…"
      Преображались города. Люди как будто теряли чувствительность к холоду, а улицы превращались в великолепное гулянье. Праздничный блеск магазинных окон, и каждое окно – как маленькая сияющая выставка: пламя газового фонаря скользит по серебряным сервизам, играет на золоте и бронзе, освещает дорогие ткани, платья, ленты, выставляет напоказ бесчисленные бонбоньерки и стеклянные вазы, наполненные драже и конфетами…
   В Петербурге в предрождественские дни на Щукином дворе торговцы продавали за день по семнадцать возов с глухарями и рябчиками.

Ёлочные базары

      О, они достойны отдельного описания. За неделю до Нового года на городских площадях "вырастали" густые ёлочные леса: крестьяне привозили ёлки на продажу в город из окрестных сёл. Детвора и взрослые, выбирая ёлку, бродили среди ароматных деревьев, грелись у костров; сбитенщики в тулупах, предлагая свой горячий сладкий товар, аукались на ёлочном базаре, как в настоящем лесу. "А снег повалит, – пишет И. Шмелёв, – потерял дорогу!" Заблудиться боялись среди густых деревьев.
      Уже с трудом можно себе представить, что ёлка и праздничный запах хвои относительно недавно стали спутниками Рождества и Нового года. Да, Указ Петра I предписывал не только устраивать 1 января "огненные забавы", палить из ружей и мушкетов, зажигать по ночам огни из дров и хвороста, наполняя ими худые бочки, но и "по большим улицам, у нарочитых домов", на воротах, на крышах "хоромин" и трактиров " поставить украшения" от хвойных деревьев". Но уже вскоре после смерти Петра I обычай украшать предновогодний город хвойными деревьями утратил силу, "прижившись" в одном только месте – на крышах питейных заведений, которые долгое время так и назывались в народе – "ёлками". А к середине 19 века ёлка "вошла" в русские дома и стала одним из главных символов Рождества.

Сочельник

      В Рождество заканчивался Филипповский пост. Целый день, в ожидании первой, "вифлеемской" звезды, постились. Ожидание звезды ("бывало, ждёшь звезды, протрёшь все стёкла" – И. Шмелёв) сопровождалось детскими спорами о том, "та" или не "та" звезда появилась на небе, а может, и вовсе не звезда, а фонарь на какой-нибудь башенке… Наконец, стол накрывали свежей скатертью, подкладывая под неё сено – в память Христовых ясель. Сено придавало застолью великолепный живой аромат, свежий дух, но тарелки "вынуждены" были стоять немного неровно. На стол подавалось обычно 12 – по числу апостолов – постных блюд. Картофельные котлеты, винегрет, разные постные кушанья из рыбы, кутья – где из риса и орехов, где – из варёного пшена с маковым молоком и толчёным миндалём, пшеница с мёдом, маринованные и солёные грибы. Питьё – ароматный взвар из чернослива и груши. Кисели и рассыпчатый постный сахар в жёлтых и розовых кубиках. На стол ставили также в баночках пучки колосьев пшеницы и овса. И кто-нибудь непременно напоминал, что волхвы принесли Божественному Младенцу ладан, смирну, золото и пшеницу.
      Зажигалась ёлка. Причём, в разных семьях она могла зажигаться и сразу после появления "первой звезды", и ранним утром, до восхода солнца 25 декабря, что было своеобразно и таинственно, и к вечеру 25-го…

Тайна ёлки